150 лет со дня рождения писателя Михаила Пришвина: Я всегда был путешественником
Мы со школы привыкли, что М.М. Пришвин (4 февраля 1873 - 16 января 1954) - безобидный певец русской природы, автор рассказов «Лисичкин хлеб», «Кладовая солнца», «Еж Еж», «Этажи леса», «Золотой луг». Большинство читают его в 10-12 лет, а потом благополучно забывают - хорошо еще, если потом не путают с Пржевальским. Между тем он был удивительно талантливым писателем, автором множества книг, а еще - феноменальных дневников, которые в опубликованном виде занимают 18 (!) томов. Сам он считал их своим главным произведением.
ГОЛУБЫЕ БОБРЫ И ВОЛЧИЙ БИЛЕТ
В автобиографическом романе «Кащеева цепь» Пришвин писал о себе: «Родился я в 1873 году в селе Хрущево, Соловьевской волости, Елецкого уезда, Орловской губернии, по старому стилю 23 января, когда прибавляется свет на земле и у разных пушных зверей начинаются свадьбы… Рядом с деревней (…) была усадьба помещика, рядом с усадьбой – церковь, рядом с церковью – «Поповка», где жили священник, дьякон и псаломщик. Одна судьба человека, родившегося в Хрущеве, родиться в самой деревне под соломенной крышей, другая – в Поповке и третья в усадьбе».
Пришвин появился на свет в помещичьем доме. Родители его в браке счастливы не были - мать выдали замуж за отца помимо ее воли, настоящей любви она к супругу не испытывала. Тот был картежником, однажды проиграл огромную сумму и «не пережил несчастья». Мише, когда умер отец, было восемь лет. Едва ли не главным впечатлением о папе остался рисунок: «он одним движением сделал на бумаге каких-то необыкновенных животных в елочках и подписал: голубые бобры». Вспоминал этих бобров Пришвин до конца жизни.
Мальчик поступил в гимназию, где географию преподавал Василий Розанов - в будущем знаменитый русский философ. Отношения у них, мягко говоря, не заладились. Однажды Пришвин не выучил урок, Розанов поставил ему неудовлетворительный балл - а Миша прямо в классе начал ему угрожать: заявил, что если из-за географии он не перейдет в следующий класс, бросит гимназию, а потом с Розановым расквитается лично. «Меня не будет, и вас не будет», — говорил он, между прочим». Поговорив с подростком, Розанов обнаружил, что тот «не считает кого бы то ни было выше себя». В результате учитель приобрел трость «ввиду вероятной необходимости защищаться от юного барича». И сделал все, чтобы Михаила из гимназии исключили, да еще с волчьим билетом - теперь у него не было права поступать в такие же учебные заведения…
Вновь встретились они много лет спустя. Уже в 20-е годы Пришвин писал: «Нанес он мне этим исключением рану такую, что носил я ее не зажитой и не зашитой до тех пор, пока Василий Васильевич, прочитав мою одну книгу, признал во мне талант и при многих свидетелях каялся и просил у меня прощения («Впрочем, - сказал, - это вам, голубчик Пришвин, на пользу пошло»)».
«УДИВЛЯЮСЬ, КАК НЕ ПОПАЛ В СУМАСШЕДШИЙ ДОМ»
В конце концов Пришвин уехал в Тюмень - в Сибири окончил реальное училище, затем переехал в Ригу, где учился на химико-агрономическом факультете и увлекся марксизмом. Оттуда поехал в Грузию бороться с филоксерой - болезнью виноградных лоз. Жил в городе Гори, на родине Иосифа Джугашвили («помню каких-то грузинских детей, которые учили меня танцевать лезгинку. Странно теперь думать, что среди этих детей рос и мог учить меня лезгинке сам Сталин»). Потом вернулся в Ригу, был пойман с нелегальной литературой и на несколько месяцев помещен в тюрьму. Алексей Варламов, автор прекрасной биографии Пришвина, писал: «Не сойти с ума - была его задача, и спасение к нему пришло - он вообразил себя путешествующим к Северному полюсу и высчитывал, сколько раз должен пройти по диагонали камеры, чтобы достичь заветной точки»… Потом уехал учиться в Лейпциг.
Но все это не имело никакого отношения к сочинению прозы. Писать Пришвин начал поздно, когда ему было за 30. И первая любовь пришла к нему лишь незадолго до этого. Он встретился с Варварой Измалковой, студенткой Сорбонны. «Я ее так полюбил, навсегда, что потом, не видя ее, не имея писем о ней, четыре года болел ею и моментами был безумным совершенно и удивляюсь, как не попал в сумасшедший дом. Я помню, что раз даже приходил к психиатру и говорил ему, что за себя не ручаюсь…» Но роман оборвался, и именно эту любовную травму Пришвин потом называл главной причиной, по которой стал писателем: «Она исчезла и на место ее в открытую рану как лекарство стали входить звуки русской речи и природы».
Успех пришел довольно быстро: Пришвин вошел в литературные круги, начал общаться с Дмитрием Мережковским, Александром Блоком, Алексеем Ремизовым (последний писал: «Появился Пришвин, вид у него гордости необычайной, как некий мышь в крупах, так смотрит»). Ремизова можно назвать его учителем, но в целом, едва ли авторы «серебряного века» воспринимали его как своего. Как писал Варламов, «сектант не сектант, поэт не поэт, этнограф не этнограф, годный разве только на то, чтобы с ним «поваландаться у хлыстов», как небрежно отмечал в записных книжках Блок» (а Пришвин действительно сошелся с сектой хлыстов и водил туда Блока, как на экскурсию).
«10 ЛЕТ РАССТРЕЛА»
Советскую власть Пришвин изначально не принял до такой степени, что трудно понять - как он вообще при ней потом выжил. И в его публикациях времен Гражданской войны, и в его дневниках - масса высказываний о большевиках, Ленине, Сталине, за которые, по словам самого писателя, полагалось бы «10 лет расстрела». (Не случайно после смерти Пришвина, в 1954 году, его вдова приготовила высокие оцинкованные ящики и паяльник - чтобы в случае обыска можно было быстро спрятать туда дневники и закопать их).
Троцкий, прочитав его повесть «Мирская чаша», объявил ее «сплошь контрреволюционной». А в конце 20-х общим местом стало обвинять Пришвина «в замкнутости и сознательной отчужденности от генерального фронта».
А он писал: «так бывало не раз со мной, и вот отчего: когда приходишь в тупик, я не отчаиваюсь, а замираю на темное зимнее время и жду со страдающей тварью весны - воскресения».
От невзгод он все-таки умел уходить, словно прячась в провинции, на природе. То отправлялся в далекие путешествия по стране (особенно любил северные края), то мирно жил в почти родном Ельце, или на Смоленщине, или в Сергиевом Посаде - там он, кстати, запечатлел на фотопленку, как скидывали огромные колокола с Троице-Сергиевой Лавры, это зрелище его потрясло.
Постепенно с советской властью произошло примирение: 60-летие Пришвина торжественно отмечалось, к 70-летию ему дали орден Красного знамени, он бывал в Кремле, встречался с Калининым. Вот только книги, которые были ему дороги, например, роман «Осударева дорога» или «Повесть нашего времени» не печатали. «Подумываю, не удрать ли вовсе из литературы. Можно бы дачу продать… устроиться в маленькой избушке: корова, поросенок, куры…» - писал он в конце 40-х.
Без разговоров опубликовали, однако, «Кладовую солнца», написанную для детей и ставшую с тех пор классикой. И она будет классикой, пока существует русская литература.
Но стоит помнить, что Пришвин гораздо больше, чем его детские книги и рассказы о природе.
Источник: KP.RU
Фото: из архива музея М. Пришвина в Дунине/ kaluga.aif.ru
Мы со школы привыкли, что М.М. Пришвин (4 февраля 1873 - 16 января 1954) - безобидный певец русской природы, автор рассказов «Лисичкин хлеб», «Кладовая солнца», «Еж Еж», «Этажи леса», «Золотой луг». Большинство читают его в 10-12 лет, а потом благополучно забывают - хорошо еще, если потом не путают с Пржевальским. Между тем он был удивительно талантливым писателем, автором множества книг, а еще - феноменальных дневников, которые в опубликованном виде занимают 18 (!) томов. Сам он считал их своим главным произведением.
ГОЛУБЫЕ БОБРЫ И ВОЛЧИЙ БИЛЕТ
В автобиографическом романе «Кащеева цепь» Пришвин писал о себе: «Родился я в 1873 году в селе Хрущево, Соловьевской волости, Елецкого уезда, Орловской губернии, по старому стилю 23 января, когда прибавляется свет на земле и у разных пушных зверей начинаются свадьбы… Рядом с деревней (…) была усадьба помещика, рядом с усадьбой – церковь, рядом с церковью – «Поповка», где жили священник, дьякон и псаломщик. Одна судьба человека, родившегося в Хрущеве, родиться в самой деревне под соломенной крышей, другая – в Поповке и третья в усадьбе».
Пришвин появился на свет в помещичьем доме. Родители его в браке счастливы не были - мать выдали замуж за отца помимо ее воли, настоящей любви она к супругу не испытывала. Тот был картежником, однажды проиграл огромную сумму и «не пережил несчастья». Мише, когда умер отец, было восемь лет. Едва ли не главным впечатлением о папе остался рисунок: «он одним движением сделал на бумаге каких-то необыкновенных животных в елочках и подписал: голубые бобры». Вспоминал этих бобров Пришвин до конца жизни.
Мальчик поступил в гимназию, где географию преподавал Василий Розанов - в будущем знаменитый русский философ. Отношения у них, мягко говоря, не заладились. Однажды Пришвин не выучил урок, Розанов поставил ему неудовлетворительный балл - а Миша прямо в классе начал ему угрожать: заявил, что если из-за географии он не перейдет в следующий класс, бросит гимназию, а потом с Розановым расквитается лично. «Меня не будет, и вас не будет», — говорил он, между прочим». Поговорив с подростком, Розанов обнаружил, что тот «не считает кого бы то ни было выше себя». В результате учитель приобрел трость «ввиду вероятной необходимости защищаться от юного барича». И сделал все, чтобы Михаила из гимназии исключили, да еще с волчьим билетом - теперь у него не было права поступать в такие же учебные заведения…
Вновь встретились они много лет спустя. Уже в 20-е годы Пришвин писал: «Нанес он мне этим исключением рану такую, что носил я ее не зажитой и не зашитой до тех пор, пока Василий Васильевич, прочитав мою одну книгу, признал во мне талант и при многих свидетелях каялся и просил у меня прощения («Впрочем, - сказал, - это вам, голубчик Пришвин, на пользу пошло»)».
«УДИВЛЯЮСЬ, КАК НЕ ПОПАЛ В СУМАСШЕДШИЙ ДОМ»
В конце концов Пришвин уехал в Тюмень - в Сибири окончил реальное училище, затем переехал в Ригу, где учился на химико-агрономическом факультете и увлекся марксизмом. Оттуда поехал в Грузию бороться с филоксерой - болезнью виноградных лоз. Жил в городе Гори, на родине Иосифа Джугашвили («помню каких-то грузинских детей, которые учили меня танцевать лезгинку. Странно теперь думать, что среди этих детей рос и мог учить меня лезгинке сам Сталин»). Потом вернулся в Ригу, был пойман с нелегальной литературой и на несколько месяцев помещен в тюрьму. Алексей Варламов, автор прекрасной биографии Пришвина, писал: «Не сойти с ума - была его задача, и спасение к нему пришло - он вообразил себя путешествующим к Северному полюсу и высчитывал, сколько раз должен пройти по диагонали камеры, чтобы достичь заветной точки»… Потом уехал учиться в Лейпциг.
Но все это не имело никакого отношения к сочинению прозы. Писать Пришвин начал поздно, когда ему было за 30. И первая любовь пришла к нему лишь незадолго до этого. Он встретился с Варварой Измалковой, студенткой Сорбонны. «Я ее так полюбил, навсегда, что потом, не видя ее, не имея писем о ней, четыре года болел ею и моментами был безумным совершенно и удивляюсь, как не попал в сумасшедший дом. Я помню, что раз даже приходил к психиатру и говорил ему, что за себя не ручаюсь…» Но роман оборвался, и именно эту любовную травму Пришвин потом называл главной причиной, по которой стал писателем: «Она исчезла и на место ее в открытую рану как лекарство стали входить звуки русской речи и природы».
Успех пришел довольно быстро: Пришвин вошел в литературные круги, начал общаться с Дмитрием Мережковским, Александром Блоком, Алексеем Ремизовым (последний писал: «Появился Пришвин, вид у него гордости необычайной, как некий мышь в крупах, так смотрит»). Ремизова можно назвать его учителем, но в целом, едва ли авторы «серебряного века» воспринимали его как своего. Как писал Варламов, «сектант не сектант, поэт не поэт, этнограф не этнограф, годный разве только на то, чтобы с ним «поваландаться у хлыстов», как небрежно отмечал в записных книжках Блок» (а Пришвин действительно сошелся с сектой хлыстов и водил туда Блока, как на экскурсию).
«10 ЛЕТ РАССТРЕЛА»
Советскую власть Пришвин изначально не принял до такой степени, что трудно понять - как он вообще при ней потом выжил. И в его публикациях времен Гражданской войны, и в его дневниках - масса высказываний о большевиках, Ленине, Сталине, за которые, по словам самого писателя, полагалось бы «10 лет расстрела». (Не случайно после смерти Пришвина, в 1954 году, его вдова приготовила высокие оцинкованные ящики и паяльник - чтобы в случае обыска можно было быстро спрятать туда дневники и закопать их).
Троцкий, прочитав его повесть «Мирская чаша», объявил ее «сплошь контрреволюционной». А в конце 20-х общим местом стало обвинять Пришвина «в замкнутости и сознательной отчужденности от генерального фронта».
А он писал: «так бывало не раз со мной, и вот отчего: когда приходишь в тупик, я не отчаиваюсь, а замираю на темное зимнее время и жду со страдающей тварью весны - воскресения».
От невзгод он все-таки умел уходить, словно прячась в провинции, на природе. То отправлялся в далекие путешествия по стране (особенно любил северные края), то мирно жил в почти родном Ельце, или на Смоленщине, или в Сергиевом Посаде - там он, кстати, запечатлел на фотопленку, как скидывали огромные колокола с Троице-Сергиевой Лавры, это зрелище его потрясло.
Постепенно с советской властью произошло примирение: 60-летие Пришвина торжественно отмечалось, к 70-летию ему дали орден Красного знамени, он бывал в Кремле, встречался с Калининым. Вот только книги, которые были ему дороги, например, роман «Осударева дорога» или «Повесть нашего времени» не печатали. «Подумываю, не удрать ли вовсе из литературы. Можно бы дачу продать… устроиться в маленькой избушке: корова, поросенок, куры…» - писал он в конце 40-х.
Без разговоров опубликовали, однако, «Кладовую солнца», написанную для детей и ставшую с тех пор классикой. И она будет классикой, пока существует русская литература.
Но стоит помнить, что Пришвин гораздо больше, чем его детские книги и рассказы о природе.
Источник: KP.RU
Фото: из архива музея М. Пришвина в Дунине/ kaluga.aif.ru